Б и С спешат на помощь. Только из этой книги вы во всех подробностях узнаете об умопомрачительных приключениях двух друзей, ведущих популярную программу на радио… - Юрий Мудренко

В трубке послышался плач. Это Наташа не могла больше сдерживать своих слез от охватившего ее чувства тревоги и волнительных переживаний.

– Наташа! – обратился к собеседнице Геннадий. – Вы меня слышите? А как найти вашего мужа?

Но тут, как назло, связь оборвалась, и в трубке раздались короткие гудки.

– Как не вовремя! – произнес Геннадий.

Затем он повесил трубку телефона и сначала посмотрел на Сергея, а потом обвел взглядом всех присутствующих в студии, отметив про себя, что пока шел диалог, в студию подтянулись практически все сотрудники.

– Заведите музыку! – попросил Сергей, первым нарушивший нависшую тишину. – Поставьте что-нибудь, пока мы тут консилиум собираем.

Их коллеги, застывшие на месте подобно зомби, очнулись, как ото сна, и уже через мгновение в эфире зазвучала первая попавшаяся под руку композиция.

– Так, ребята, работаем, – произнес Геннадий, первым вышедший из состояния легкого шока.

Шутить ему явно не хотелось.

– Давайте решим, что можно предпринять в данной ситуации, чтобы помочь звонившей женщине? – задал он философский вопрос.

Глава 2. А тем временем в Питере

В восемь пятьдесят утра этого самого дня на кухне маленького одноэтажного домика, снятого за смехотворную плату, в небольшом пригороде Санкт-Петербурга на деревянном табурете за старым обшарпанным прямоугольным кухонным столом в одних трусах и в тапочках на босу ногу восседал Виктор Романовский. Молодая женщина, с которой он жил весь последний год, на работу уехала рано, еще тогда, когда Виктор досматривал очередной сон. Девушку, по странному стечению обстоятельств, тоже звали Наташей. Она была молода, заносчива, строптива, однако при всем при этом с Романовским спорить не решалась. Так уж сложилось. Она прекрасно помнила, что на момент их знакомства денег у нее не было совсем, на работу ее никто не брал, а вот Виктор почему-то остановил свое пристальное внимание именно на ней.

Как пара они смотрелись весьма потешно: он, тридцати двух лет, упитанного, даже весьма полного телосложения с выпирающим вперед огромным животом, на коротеньких и толстых ногах с выражением лица, какое бывает только у лизоблюдов, с зачесанными назад волосами, прихваченными на скору руку черной резинкой. И она, высокого роста девица, примерно на полголовы выше Виктора, со стройной фигурой, большой грудью, и тонкими с приятной кривизной ножками. В общем, эта пара бросалась в глаза сразу. А когда Виктор в момент разговора тряс своей козлиной редкой бородкой и шарил серыми жуликоватыми глазами, представляя свою пассию, то редкий человек мог сдержаться, чтобы ехидно не улыбнуться, а, отойдя в сторону после разговора, не произнести:

– Это абсурд какой-то! Ну и урод!

Однако все это не мешало им быть вместе. К слову сказать, Виктор вообще не любил быть один. Ему, как человеку, постоянно мечтающему о власти, нужна была свита, а уж из кого эта свита состояла, было абсолютно неважно. Самое главное, как он считал, свита придавала ему солидный вид крутого человека и избавляла от страха, который он испытывал, когда оставался с чужими людьми один на один. Особенно он боялся тех, кому успел насолить хоть раз в жизни. Несмотря на то, что Виктору от рождения было уже тридцать два года, но в его памяти прочно держались воспоминания о тумаках и оплеухах, отпущенных ему его оппонентами на разных этапах его жизненного пути. Он дал бы, конечно, за них сдачу, но и этого страшно боялся, потому что понимал, что получит еще. А бить его было за что.

Именно поэтому, пытаясь укрыть Виктора от этих самых тумаков, судьба забросила его в пригород Санкт-Петербурга, в старый заброшенный дом с примитивным печным отоплением, где он и сидел в восемь пятьдесят на табурете, уже окончательно проснувшись, но еще не одевшись, и потягивал крепкий кофе, наполнивший в утренний час не только кухню, но и все комнаты неповторимым ароматом. В доме никого не было, поговорить было не с кем, и это угнетало Виктора больше всего, а чтобы хоть как-то поднять себе настроение, он слушал радио. На самом деле ему самому было абсолютно все равно, какую радиостанцию слушать, и он никогда даже не утруждал себя мыслью переключить регулятор настройки каналов. Он просто тупо слушал все подряд, даже особо не вникая в суть утренних программ, выполнявших для него роль некого будильника. Эти передачи создавали призрачный фон какой-то далекой цивилизации, в некоторой степени успокаивая сознание и готовя его к новому рабочему дню. Такая картина повторялась с завидной маниакальной периодичностью изо дня в день. Дело в том, что Наташа, уходя, делала громкость приемника почти на всю катушку, чтобы дать возможность своему сожителю проснуться окончательно, чтобы он, чего доброго, не проспал до обеда, а потом не обвинил в этом саму Наталью.

И Виктор привык каждое утро, лежа в кровати, слушая музыку или чью-либо болтовню в эфире, нехотя открывать сначала один глаз, потом другой, потом потягиваться до приятной истомы и только после этого вставать с постели, хмуро осознавая свое одиночество в эту самую минуту. Выйдя на кухню, он делал громкость динамиков чуть тише и приступал варить кофе, без обязательной утренней чашки которого не мог себя даже представить. И пока грелась в чайнике вода, Виктор сидел на стуле и предавался воспоминаниям, отвлекаясь от них лишь в те минуты, когда по радио начинали рассказывать невероятную историю о том, как какой-то приезжий стал здесь, в Питере, за короткий срок миллионером, сделав состояние на совершенной ерунде, называемой современным бизнесом. Он слушал все это с упоением, потому что и сам был неместным, приезжим, одним словом, новой питерской лимитой. Кроме того, у него на руках все еще оставался его старый советский паспорт, и не потому, что он оставил его себе на память, а потому что не удосужился его своевременно обменять на новый. Для этого были свои причины, и причины весьма серьезные. Одним словом, живя вместе со всеми в новой России, он фактически был призраком, статистической единицей, затерявшейся в дебрях прошлых лет. Его, с одной стороны, это не устраивало, особенно когда надо было решать какие-либо вопросы, связанные с подписанием документов, где не верили на слово, а сразу же просили предъявить паспорт, чтобы занести в договор его серию и номер. Именно поэтому ему на все встречи приходилось брать с собой человека, которому он мог доверять, и который, соответственно, мог подписать все необходимые бумаги. А кто мог лучше играть такую роль, чем женщина, любовница, сожительница? Можно было бы, конечно, и мужчину привлечь для секретарства, но Виктор голубым не был никогда. Он хоть и был по природе жутким трусом, но все-таки был гетеросексуалом, а поэтому ему, как воздух, как глоток живительной влаги, нужна была женщина, которая могла бы выполнять все функции сразу. А с другой стороны, жизнь со старым паспортом была ему только на руку, потому что можно было водить за нос даже самого черта и оставаться при этом не узнанным, так сказать, инкогнито.

Отхлебнув очередной глоток остывающего черного заварного кофе «Паулиг» и потянувшись назад при помощи рук, сложенных в замок над головой, отчего произошла непроизвольная мерзкая отрыжка, Виктор вдруг застыл в такой позе на некоторое время. Именно в этот момент из кухонного радиоприёмника он услышал диалог ведущего популярной программы с девушкой Натальей из Белоруссии, из города Полоцка. От того, что он услышал, дыхание в зобу сперло, а пульс участился настолько, что сердце чуть было не выскочило из грудной клетки наружу. Виктор весь превратился в слух, медленно и бессильно опустив руки на колени. В горле у него мгновенно пересохло. В том, что говорили о нем, не было и тени сомнения. Услышанный диалог в прямом эфире пробил Виктора до мозга костей. Он вдруг понял, что откуда-то к нему незаметно подкрадывается большая неприятность, чего он всегда опасался, и имя этой неприятности – возмездие, так сказать, расплата за бесславные дела, которые он успел натворить. Разыгравшееся воображение тут же довершило создание ужасающих по своей сути картин, убивающих своей натуральностью, и ему от этого стало страшно, так страшно, что в нагретой кухне, где до этого даже в трусах было жарко, он внезапно почувствовал предательский озноб. Пальцы его рук похолодели из-за оттока крови, нос тоже похолодел, зубы стали выбивать морзянку, а внутри, примерно там, где находится сердце, что-то сжалось в комок, отчего стало трудно дышать. Именно оттуда изнутри по всему телу разошлась мелкая противная дрожь, которую Виктор испытывал всегда, когда понимал, что его скоро будут бить, и бить очень сильно. Дрожь с каждой минутой усиливалась еще и оттого, что время новых оплеух и тумаков ему было неизвестно. Это могло случиться через день или через два, а могло произойти и через пять минут. Он понимал, что надо взять себя в руки, постараться успокоиться, чтобы вновь обрести возможность трезво оценивать ситуацию.